«Чужая Земля». Три потерянных страницы

Откройте, пожалуйста, страницу 174 и загляните в конец верхнего абзаца. Последнее предложение: «Он только сломал шуруповерт».
Следующий абзац должен выглядеть так:
«Развернув изолятор и сказав друг другу все положенные слова, эскулапы легли досыпать в санчасти, уложив там же священника на случай, если понадобится изгонять беса или перемещать тяжести».
Если вместо этого написано: «Шалыгин машинально оглянулся в сторону изолятора» — ну, поздравляю нас всех, потеряно 8600 знаков.
Издательство сейчас проверяет файл, который ушел в Литрес. К счастью, электронные продажи стартуют 21 октября, и там-то мы успеем все сделать как надо.
Я немножко сейчас умираю со стыда и лезу на стенку от бешенства.
Главное, понять не мог, отчего ко мне биологи пристают с вопросами, уверенные, будто я в тексте накосячил — и не хочу в этом признаться, сволочь.
Вина в значительной степени моя: на этапе предпечатной подготовки я был занят другими делами и не настаивал, чтобы мне показали верстку. Обычно я ее читаю.
Извините.
Издательство говорит, конечно, «при допечатке все исправим», но доптиражей теперь не будет, это к бабке не ходи.

Потерянный кусок — вот он. Потом на сайт выложим.
Эх, блин.
Двадцать лет в профессии — и так подставиться. Стыдоба.
***
Развернув изолятор и сказав друг другу все положенные слова, эскулапы легли досыпать в санчасти, уложив там же священника на случай, если понадобится изгонять беса или перемещать тяжести.
А едва рассвело, от города примчалась, страшно топоча и поднимая фонтаны пыли, конная двойка. Сконфуженный Унгелен привез на базу своего приятеля. Сорочкин был в жару, бреду и характерной сыпи по всему телу.
На первый взгляд — типичная ветрянка. Прямо по учебнику.
— Что за?.. — спросила хором вся санчасть, включая отца Варфоломея.
— Никогда такого не видел, — сказал Унгелен.
— Ну, Гена, ты даешь! — ляпнул Шалыгин. — Подкатил нам подарочек…
Сам того не желая, он этими словами настроил младшего вождя на удобную для землян версию. Унгелен и так грешил на караванщиков.
Шалыгин сказал: надо бы догнать южан и получить анализ крови, но великий вождь летать в ту сторону не дает — возможно, младший вождь поспоспешествует временному снятию запрета?.. Унгелен совсем загрустил и ответил: великий знает, что делает. А анализ крови… Я понимаю, да. Караван можно догнать и на джипе. Но я не смогу им ничего объяснить. И кровь вы у них возьмете только у мертвых. Вы же этого не хотите.
Шалыгин тихо выругался. Третий год мы тут, а аборигены толком не изучены. Надеялись, что все впереди, сто раз успеем. Конечно, мы еще на «первой высадке» наскребли материала для пробы ДНК; она у местных оказалась вполне человеческая, как и следовало ожидать. Но для серьезных медицинских исследований надо положить под микроскоп что-то посущественней волосков и чешуек кожи. А где это взять, если не сумели подобраться даже к трупу. Ставили такую задачу спецназу, но подвиг оказался ему не по зубам. У степных псов, извините, зубы больше. И жрут они покойников не в чистом поле, где собачек можно отогнать от добычи, а относительно недалеко от города, под внимательным присмотром шаманов-«провожающих». А кровь брать на анализ и вообще соваться к аборигенам с медицинским сканером — Тунгус запретил. Не по каким-то там религиозным соображениям, чисто по военно-техническим, хитрый черт. Сказал, не все земляне нам друзья, и чужакам — он особо тогда выделил это слово, «чужаки», — незачем знать, какие мы изнутри.
— Гена, будь человеком, — попросил Шалыгин. — Хотя бы ты. Я просто уколю тебе палец и выдавлю капельку. А отцу мы ничего не скажем.
Унгелен повздыхал немного и согласился.
— Закройте торговый двор, — посоветовал Шалыгин. — Со всеми, кто внутри. Никого не впускать, никого не выпускать. Постарайтесь отыскать каждого, кто общался с караванщиками и Лешей…
— Бесполезно, — перебил его Унгелен. — Мы это все понимаем и умеем. И двор я только что закрыл. Но мои толмачи ходили в город, а с каравана торговали на рынке. Всех не найдем. Болезнь уже в столице.
— Ты сам можешь быть разносчиком. Постарайся как-то…
— Знаю. Я не вернусь во дворец. Буду докладывать отцу письменно. А лучше — позвоню Унгали.
И уехал.
Такой удрученный, каким его наверное отродясь никто не видел.
Явился полковник, уже в химзащите. Осмотрел тело, полистал медицинскую энциклопедию, сделал выводы и заявил: караванщики нам похрен, тут положение такое, что спасайся, кто может, значит, будем спасать, кого можем, хрен ли нам таким-растаким остается… И начнем с себя! Если зараза местная — плохо дело. Если с собой притащили — еще хуже.
Он мгновенно просчитал все варианты развития событий, вплоть до войны с туземцами, и объявил на базе «угрожаемый период», да в столь цветистых выражениях, что экспедиция перепугалась и затихла по углам, лишь бы не угодить под горячую руку.
Дальше состоялся диалог в санчасти, запись которого показал мне по большому секрету наш психиатр. Доктор Мага очень меня зауважал после того, как я давеча на него нарычал.
Шалыгин смотрел в микроскоп на пробы, взятые у Сорочкина, а над главврачом нависал полковник и теребил его.
— Ветрянка?
— Да откуда я знаю. Сейчас разберемся. Не может у него быть никакой ветрянки! Этому долбодятлу… виноват, профессору, ему уже под сорок, и он весь насквозь проверенный, вот же медицинская карта!
— Но по симптомам это ветрянка такая?
— Да, конечно.
— Откуда?!
— Да откуда же я знаю!
— Но это ветрянка?
— Похоже.
— Но карантин! У нас же такой-растакой карантин!
— Да, блин! Карантин! Да!!! Ветрянка!!! Не знаю!!! — заорал Шалыгин. — Как он ее подцепил?! Где?! Откуда он вообще такой взялся?! Кто его пустил в экспедицию?! Понабрали черт знает, кого, а я — отвечай! А кто у меня вирусолога отнял?! Какая сволочь вирусолога сократила?! Чего я тут сейчас… Как первоклассник… Гляжу на это дерьмо и не знаю, что с ним делать!
Услыхав, как добрейший главврач кричит в полный голос, полковник вдруг успокоился.
— То есть, это такая ветрянка, — сказал он.
— Такая-растакая, да, — буркнул Шалыгин, отдуваясь. — Микроскоп пишет, что предварительно варицелла-зостер, она самая. Полное заключение будет позже, когда я прогоню эту дрянь через тесты. И мне нужна ваша санкция на отправку данных в Москву. Мне вообще нужна ваша санкция на весь комплекс мероприятий по биологической угрозе. И понадобится ДС. Много.
— А вдруг она такая местная ветрянка? — не унимался Газин. — Совсем как наша, но — отсюда? Действительно, с юга привезли ее…
— Вряд ли. Симптомы очень яркие, их не забудешь, но Гена не помнит ничего подобного.
— Ну, Гена… Может, раньше болели.
— Да какая разница? Важно только одно — что у ныне живущих поколений точно нет иммунитета против этой дряни!
— Разница — большая, — сказал полковник со значением. — Такая большая, у-у…
— Не знаю, почему это важно, и не хочу вас расстраивать, но я лично очень сомневаюсь, что вирус местный. Даже если это южная специфика — ее двадцать раз успели бы занести в столицу. А от Гены не надо отмахиваться. Гена — очень надежный источник. Если рядовой абориген чего-то не помнит, значит, этого не было лет двести. Если вождь — то минимум пятьсот. Тут вождями становились те, у кого «память предков» самая долгая. Гена обещал спросить у шаманов, вдруг они что-то знают. Он позвонит. Но я бы не надеялся…
Газин фыркнул. Командир принципиально не верит в мистику, а «память предков» для него чистая мистика и ничего больше. И шаманов полковник не жалует. Признает, что они достигли известных успехов в санитарии и хирургии, но вот эти их бубны, заговоры и благовония… То ли дело земные врачи, особенно если погоны носят и умеют хотя бы в принципе ходить строем.
— Погоди! Но если Сорочкин такой-разэтакий подхватил ветрянку дома и протащил через карантин — чего он тогда еще на корабле не заболел?
— Не знаю! Может, из-за гибернации. Хотя…
Шалыгин уставился в потолок.
— Вот не знаю, и все, — сказал он наконец. — Спячка могла повлиять. А могла не повлиять. Инкубационный период не мог быть меньше десяти дней… Загадка, в общем.
— Дай посмотреть, — Газин отодвинул доктора и уставился в микроскоп. — Ва-ри-цел-ла… — прочел он. — М-да… Такая варицелла.
— Похожа? — съязвил Шалыгин.
— Похожа, — на полном серьезе отозвался полковник. — И что будем делать, если это наше дерьмо?
— Да наплевать, чье дерьмо! Разгребать все равно нам!
— Разгребать — это понятно… — Газин с некоторым усилием оторвался от микроскопа.
На записи не видно, но если верить доктору Маге, у полковника был такой взгляд, что стало боязно за судьбу варицеллы на предметном стекле. Не сдохла ли она там с перепугу. Шалыгин, уж на что большой мужчина и главный врач — и тот поежился.
— Ну, что, товарищи, примите мои такие-растакие поздравления. Как говорится — прилетели! И чем это нам грозит?
— Нам — вряд ли вообще грозит, — сказал Шалыгин. — Если ветрянка земная, у нас иммунитет. Кто в детстве переболел, кто привитый, но все защищены. Что за феномен у Сорочкина, разберемся. Когда разберемся, я дам точный прогноз для экспедиции. А вот городу в любом случае… Скучно не будет. Понимаете, вирус варицелла-зостер сам по себе нестойкий, боится ультрафиолета, на открытом воздухе живет недолго, особенно в жару. Десять минут, и он спекся. Но вы же знаете, какая жизнь в столице. Там по домам не прячутся, всюду толпа и базар. А у ветрянки уникальная, стопроцентная контагиозность. Да-да, перевожу на русский: на тебя подышали — ты готов. Чтобы с гарантией заразить населенный пункт, где ни у кого нет иммунитета, трудно придумать что-то лучше ветряной оспы. Или хуже, это как посмотреть. Мы, конечно, должны объяснить местным, что бояться нечего, болезнь неприятная, но не опасная…
— А точно не опасная?
— Если пойдет без осложнений, дети выживут. Взрослым придется туго, но я посмотрел, смертность при ветрянке — один на шестьдесят тысяч. Ерунда. Другой разговор, что болеют взрослые тяжело, а тут еще скученность… Я прогнозирую очень нервозную обстановку, мягко говоря.
— Ты понимаешь, что это диверсия?!

***
Такие дела (с)